Сочинения - Страница 420

420

8 июля 1923

Молодость мира

Лес, луга, плоскогорья – невиданной фауны…
Ветер свищет по мыслям, соль с моря соря…
Лук на голых лопатках, грядущие Фаусты
Рыщут, где б на добычу, с осанкой царя.
В морок зорких пещер ночь уводит: с Церлинами
Дон-Жуаны жмут ворох прогнившей травы.
Завтра прыгать Колумбам путями орлиными,
В дебрях врезать Вобанам для мамонтов рвы.
Лунь-ведун счел все луны, все цифры в Люцифере,
Тайны неба колебля, – лохматый Лаплас!
Вторят те ритму речи, те чертят на шифере, —
Братья старшие Гете и Дюреров глаз!
Лес, луга, плоскогорья и ветер пройоденный,
Будущих всех столетий крыльцо-колыбель,
Где еще в гром не крылись ни Зевсы, ни Одины, —
Сквозь кивот библиотек вздох бедный тебе ль?
Ветер свищет по мыслям, где медлим в трамвае мы,
Где нам радио ропщут, – газетный листок…
Гость неведомой флоры, преданьем срываемый,
Меж авто, в пыль асфальта, спадает цветок.

14 мая 1923

Над снегом Канады

Там, с угла Оттанукзгла, где снегом зарылась Канада,
Тде, гигантская кукла, нос – в полюс, Америка, – рысь
Ждет, к суку прилегла, взором мерит простор, если надо
Прыгнуть; в узких зрачках – голод, страх,
вековая корысть.
Тихо все от великой, безмерно раздвинутой стужи;
Над рекой, по полям, через лес январь белость простер;
Холод жмет, горы, словно звериные туши, все туже;
Пусто; где-то неверно чуть вьет дровосечий костер.
Рысь застыла, рысь ждет, не протопчут ли
четкость олени,
Не шмыгнет ли зайчонок (соперник что волк и лиса!);
Рысь храбра; в теле кровь долгих, тех же пустынь,
поколений,
Рысей, грызших врага, как грызет колкий холод леса.
Кровь стучит в тишине пламенем напряженных артерий,
Лишь бы, по-белу алое, алчь утолить довелось!
Не уступит, не сдаст даже черно-пятнистой пантере,
Даже если из дебри, рогами вперед, внове – лось!
Чу! Хруст. Что там? Всей сжаться. За ствольями
бурые лыжи
Лижут в дружном скольженьи блистающий искрами наст.
Вот – он, жуткий, что сон, – человек! вот он —
хмурый и рыжий:
Топора синь, ружья синь, мех куртки, тверд, |
прям, коренаст.
Сжаться, слиться, в сук въесться! Что голода боли!
Несносный
Эти блестки, свет стали, свет лезвий, свет |
жалящих глаз!
Слиться, скрыться: защита – не когти, не зубы, не сосны
Даже! выискать, где под сугробом спасительный лаз!
Там, с угла Оттанукзгла, где снегом зарылась Канада,
Где, гигантская кукла, нос – в полюс, Америка, – век,
За веками, где звери творили свой суд, если надо,
Там идет, лыжи движутся, бог, власть огня, Человек!

17 октября 1922

В Тихом океане

Что за бурь, какого случая
Ждет подмытый монолит,
Глядя в море, где летучая
Рыба зыби шевелит?
В годы Кука, давне-славные,
Бригам ребра ты дробил;
Чтоб тебя узнать, их главный и
Неповторный опыт был.
Ныне взрыт зверями трубными
Путь, и что им, если зло
Ветер шутит всеми румбами,
На сто множа их число!
Мимо, гордо, мимо, плавные
Режут синий выплеск вод…
Годы Кука, давне-славные,
С ризой вставлены в кивот.
В дни, когда над бездной вогнутой
Воет огненный циклон,
Только можешь глухо, в окна, ты
Крикнуть стимерам поклон.
Под водой скалой таиться и
Быть размытым ты готов…
Эх! пусть челноки таитские
Мечут на тебя швартов!

6–7 февраля 1923

Марриэтовы мичманы

Марриэтовы мичманы,
Вы, лихая ватага, —
Здесь лукаво-комичные,
Там живая отвага!
Вслед за вами, по вспененным
Тропам, с детства мы – чайка!
Волны пели, и в пеньи нам:
«Примечай! примечай-ка!»
Где учебник? Рассеянно
Глаз твердит: «Смерть Аттилы»…
А в мечтах: из бассейна
Голубого – Антиллы.
А в мечтах: на фрегате мы,
Шхуны в плен с их поклажей!
Мальты там берега из тьмы,
Шум и скрип такелажа.
А за шквалами шалости:
Красть изюм, бить нежонок…
Ах! припомнить до жалости
Те страницы книжонок,
Ту неправду, что измала
Жгла огнем неустанным,
Ту, что волю в нас вызвала —
В жизни стать капитаном!..

20 августа 1923

Песня девушки в тайге

Медвежья шкура постлана
В моем углу; я жду…
Ты, дальним небом посланный,
Спади, как плод в саду!
Весна цвела травинками,
Был желт в июле мед;
Свис, в осень, над тропинками
Из алых бус намет.
Лежу, и груди посланы
Ловить слепую мглу…
Медвежья шкура постлана,
Тепла, в моем углу.
Таясь в тайге, с лосятами
Лосиху водит лось…
Мне ль с грудями не взятыми
Снег встретить довелось?
Весна цвела травинками.
Вот осень. Зрелый груз
Гнут ветры над тропинками, —
Лесных рябин и груш.
Медвежья шкура постлана…
Ты, свыкший ветви гнуть,
Ты, ветер, небом посланный,
Сбрось грушу мне на грудь!

7 февраля 1923

Где-то

Островки, заливы, косы,
Отмель, смятая водой;
Волны выгнуты и косы,
На песке рисунок рунный
Чертят пенистой грядой.
Островки, заливы, косы,
Отмель, вскрытая водой;
Женщин вылоснились косы;
Слит с закатом рокот струнный;
Слит с толпой ведун седой.
Взглянет вечер. Кто-то будет
Звать красотку к тени ив.
Вздохи, стоны, споры: – «Будет!»
– «Нет! еще!» – Над сном стыдливым
Месяц ласки льет, ленив.
В ранний вечер кто-то будет
Звать красотку к тени ив…
Пусть же солнце сонных будит!
Месяц медлит над отливом,
Час зачатья осенив.

14 мая 1923

Наедине с собой

Та же грудь

Давно охладели, давно окаменели
Те выкрики дня, те ночные слова:
Эти груди, что спруты, тянулись ко мне ли?
Этих бедер уклоны я ль целовал?
В памяти плиты сдвинуты плотно,
Но мечты, зеленея, пробились меж них:
Мастеров Ренессанса живые полотна,
Где над воплем Помпеи рубцевались межи.
Ведь так просто, как счет, как сдача с кредитки,
С любовницей ночью прощаться в дверях,
Чтоб соседка соседке (шепот в ухо): «Гляди-тка!
Он – к жене на постель! я-то знаю: две в ряд!»
И друзья хохотали, кем был я брошен,
Бросил кого (за вином, на авось),
Про то, как выл в страхе разметанный Брокен,
Иль стилет трепетал через сердце насквозь.
Были смерти, – такие, что смерть лишь насмешка,
Были жизни, – и в жизнях гейзер огней.
Но судьба, кто-то властный, кричал мне: «Не
мешкай!»
И строфы о них стали стоном о ней.
Так все камни Эллад – в Капитолии Рима,
Первых ящеров лет – в зигзаге стрижа.
Пусть целую другую! Мне только зримо,
Что я к той же груди, сквозь годы, прижат!

420